Новости

10 марта исполняется 130 лет со дня рождения швейцарско-французского композитора и музыкального критика Артюра Онеггера.

Вся жизнь этого разностороннего музыканта и мыслителя была служением любимому искусству. Ему он отдавал свои разносторонние способности и силы на протяжении почти 40 лет. Начало творческого пути композитора относится к годам Первой мировой войны, последние произведения написаны в 1952-53 гг. Всего перу Онеггера принадлежит свыше 150 сочинений (знаменитая оркестровая работа «Пасифик 231», музыка к спектаклям, фильмам, балетам, сочинения для радио, пять симфоний, ряд оперных произведений и ораторий), а также множество критических работ по различным животрепещущим вопросам современного музыкального искусства (книга «Я — композитор», сборник статей «Заклинание окаменелостей» и другие).

Уже ранние сочинения Онеггера, созданные под влиянием господствовавшей тогда в музыке стилистике импрессионизма, содержат черты, предвосхищающие зрелую манеру композитора: например, линеарное письмо, сложную, иногда атональную гармонию и активный ритм. К 1920-м годам Онеггер приобрел значительную известность и стал лидером творческой группы, получившей название «Шестерка», куда входили также Д. Мийо, Ф. Пуленк, Ж. Орик, Л. Дюрей и Ж. Тайфер. Объединение было не официальным, а чисто художественным и имело целью пропаганду новой музыки, но Онеггер, отвергая некоторые наиболее характерные для его коллег и эпатирующие публику тенденции, в течение короткого времени создал целый ряд оркестровых и театральных произведений, в которых в полной мере проявилась независимость его творческой позиции.

Онеггер – один из крупнейших композиторов XX века, и в его музыке нашли отражение все трагедии этой эпохи, все то, с чем пришлось столкнуться миллионам людей. Подобно симфониям Шостаковича, романам Хэмингуэя, Маркеса или полотнам Пикассо, его музыка проникнута тревогой за судьбы человечества, будущее культуры. В его произведениях органически слиты напряженнейшая эмоциональность и трезвая критическая мысль, а трагизм миросозерцания приводит к сгущенному драматизму, острой экспрессии. Он стремился к воплощению общечеловеческих идеалов, к утверждению высоких этических ценностей. Это в полной мере относится к симфоническому творчеству: пять его симфоний отличаются особым богатством жизненных образов, яркими контрастами, высоким этическим пафосом.

Идеалом для Онеггера служило творчество Стравинского, Онеггер его считал «спасительным примером, которому мы все должны подражать». «Стравинский непрестанно борется за уточнение музыкальных идей, за их осуществление, в котором он требует совершенства… Иными словами, „Гений есть терпеливый и длительный труд“. И гений Стравинского есть нескончаемый труд», — писал композитор в статье «Стравинский — музыкант-профессионал». В этих музыкально-критических работах Оннегер предстает как талантливый и оригинальный мыслитель.

Фрагмент из автобиографической книги Артюра Онеггера «Я — композитор»:

«Как я работаю? В состоянии ли я определить мой метод? Вовсе не уверен в том. … Сочинение музыки — самое загадочное искусство из всех остальных. Наблюдая за работающим живописцем или скульптором, можно чему-то научиться. Многие писатели диктуют свои книги, работая, таким образом, при свидетелях. Но в момент, когда композитор задумывает симфонию, и в процессе ее сочинения он находится наедине с самим собой, и к тому же многого еще не понимает сам. Ему необходимо полностью закончить партитуру до того, как он сможет ее услышать. Как я уже упоминал, и живописец и скульптор обладают возможностью сопоставлять свою модель с тем, что получается у них согласно их трактовке. На ваших глазах они отступают на несколько шагов назад, сличают, и снова берутся за кисть или резец, для того чтобы поправить неверно сделанную ими деталь. Мы, музыканты, лишены возможности выверить что-либо до того, как вещь будет исполнена, а когда у нас возникает потребность внести в нее поправки, непременно окажется, что сделать это уже слишком поздно!

…

В музыкальном искусстве и процесс сочинения, и создание замысла произведения — дело, скрытое от всех,— таинственное, словами не передаваемое. Даже при самом полном доверии к людям разве можно объяснить им существо творческого процесса?

Я охотно сравнил бы симфонию или сонату с романом, в котором музыкальные темы выполняли бы роль персонажей. … Но если это предпочтительнее, я обращусь за примерами к архитектуре: представьте себе здание, за постройку которого вы еще только принялись; первоначально лишь смутно угадываются контуры общей планировки, но с течением времени конструкция предстает перед вашим мысленным взором все более определенно.

…

Сочиняя музыку, становишься подобным человеку, который пытается поставить лестницу, не надеясь прислонить ее к стене. Строительные леса отсутствуют: равновесие воздвигаемого здания достигается лишь благодаря чуду — чутью к требованиям внутренней логики и врожденному чувству пропорций. Мне приходится быть одновременно и строителем, и сторонним наблюдателем за тем, как подвигается моя работа: я ее выполняю и я же ее обсуждаю. Когда какое-либо неожиданное препятствие заставляет меня вдруг остановиться, я покидаю мой рабочий стол, усаживаюсь в кресло слушателя и вопрошаю сам себя: «Чего еще пожелать, после всего только что прослушанного, чтобы ощутить если не дуновение гения, то хотя бы удачу? Чему, согласно логике вещей, здесь надлежало бы быть, чтобы внушить мне чувство полного удовлетворения?» И я принимаюсь за поиски устраивающего меня продолжения. Я не ищу его в банальных формулах, которые дано предвидеть каждому, но, напротив, — в элементах новизны, в том, что способно быстро усилить интерес. Шаг за шагом с помощью такого метода партитура подвигается к концу».

По материалам belcanto.ru и других открытых информационных источников.